АФИША ФЕСТИВАЛИ КЛУБЫ ДЖАЗМЕНЫ БЛОГ АЛЬБОМЫ ФОТО СТИЛИ
Легенды джаза Российские джазмены Зарубежные Группы, оркестры
Все

Kenny Barron: "Не знаю, что случилось. Но уверен, что джаз слушать люди не перестали."

Kenny Barron, которого газета Los Angeles Times называла «одним из топовых джазовых пианистов мира», а Jazz Weekly – «самым лиричным пианистом нашего времени», родился 9 июня 1943 года в Филадельфии. Баррон стал профессиональным музыкантом в 15 лет. В 1961 году он переехал в Нью-Йорк чтобы работать с Джеймсом Муди. А позже, в 1962-1964 годах выступал с Диззи Гиллеспи в США и Европе.

Он стал крайне востребованным и уважаемым сайдменом, причем играл с лучшими – Фредди Хаббардом, Стенли Турентином, Милтом Джексоном, Бадди Ричем, Юсефом Латифом, Роном Картером и т.д. Получил степень бакалавра искусств Empire State College.

В 1980 году он вместе с саксофонистом Чарли Роузом, басистом Бастером Уильямсом и барабанщиком Беном Райли организовал группу Sphere, а позже – своё трио и квинтет. Он играл со Стеном Гетцем в последние годы жизни великого саксофониста. В 1973 году Баррон начал преподавать музыку в Ратгерском университете, где проработал до 2000 года, после чего стал педагогом знаменитой школы Juilliard. Ассоциация джазовых журналистов признавала его «Лучшим пианистом» четыре года подряд; а начиная с 1992 года он девять раз номинировался на Grammy.

___________________________

- Помните ли вы, когда начали играть на фортепиано? И когда осознали, что из этого можно сделать профессию?

Начал заниматься я очень рано, в четыре-пять лет. У нас было пианино старенькое, и два моих брата и две сестры – я самый младший – играли, да все вообще в семье играли, то есть пианино всегда в доме было. Мне очень повезло родиться с хорошим слухом, и, услышав мелодию – по радио или в исполнении братьев-сестёр – я мог подойти к пианино и подобрать ее. Ну и в раннем подросткомвом возрасте на меня просто снизошло: я всегда очень любил играть джаз и мне в голову не приходило, что можно заниматься чем-то другим.

Kenny Barron родился 9 июня 1943 года в Филадельфии, штат Пенсильвания.

- Вы преподавали в Ратгерском университете. Чем это отличается от мастер-классов и преподавания студентам-гуманитариям?

Когда я начинал работать в Университете, то программа там в общем состояла из гуманитарных предметов. Потом только джаз выделился как major, как специализация. Понятное дело, что студенты, специализирующиеся на музыке, больше знают и умеют.

А тут просто некое общее представление. Чего я пытаюсь добиться – это глубокого понимания музыки. Не каждый станет музыкантом, но можно воспитывать поклонников, фанов – эти люди будут покупать билеты на концерты и пластинки. А это очень важно и нам крайне необходимо.

Кенни Баррон, пианист

- Джаз всё больше изучают в академических кругах. Как, по-вашему, это влияет на саму эту музыку?

Ну, я надеюсь, что позитивно влияет, хотя может и отрицательно сказаться. Дело в том, что тут ты как бы смотришь на музыку как на музейный экспонат, на что-то, что сделали те, кого уж нет в живых, понимаете? Вот это плохо, это один из отрицательных моментов – я-то полагаю, что джаз – музыка настоящего момента, современная.

Положительный же момент заключается в том, что серьёзное образование начинается раньше. Молодёжь лучше учится и быстрее получает признание. Они приобретают хорошие привычки – в учёбе, работе, занятиях и всём таком прочем. Они гораздо быстрее добираются до сути, чем если бы шатались по улицам, так сказать. Так что, думаю, это всё важно.

Kenny Barron джазовый музыкант, пианист, преподаватель

- Кто из тех, с кем вы играли, более всего повлиял на ваше развитие?

Я четыре года играл с Диззи Гиллеспи, а попал в его коллектив девятнадцатилетним всего лишь. Поэтому он, конечно, самый главный для меня.

Юсеф Латиф, которого не так много людей знает, и с которым я играл несколько лет, очень повлиял на меня, причем не только с музыкальной точки зрения. Он считал очень важным учиться. В какой-то момент все музыканты, которые с ним играли, учились в колледже. Он всех отправлял обратно в колледж, доучиваться, и все мы его слушались. Я у него взял несколько уроков, вообще-то, но в конце концов оказался в колледже. Мне уже было под тридцать или даже тридцать с небольшим, так что это был замечательный опыт.

И, конечно, Рон Картер. С ним и Стеном Гетцем я играл подолгу.

Если говорить о тех, кто конкретно повлиял на мою манеру игры, то это, конечно, Тони Фланаган и Хэнк Джонс. У них туше такое лёгкое, очень лиричное.

Но влияли на меня не только пианисты, но и другие музыканты – духовики, например. Люблю Уэйна Шортера. Хотел бы я играть на фортепиано так, как он на саксофоне. Это моя цель, я к ней иду. Пока не добрался, но… работаем!

- Ваша группа называется CantaBrasil. Почему вы начали играть бразильскую музыку?

Я её всегда любил. Он чувственная и радостная. А играть бразильскую музыку с бразильскими музыкантами – это вообще что-то особенное. У меня в группе три парня-бразильца, они сами – коллектив Trio de Paz. Также – флейтистка Энн Драммонд, с которой я познакомился на Lionel Hampton Jazz Festival в городе Москва штата Айдахо. Она тогда ещё в школе училась, потом по счастливой случайности стала моей студенткой, так же в Manhattan School of Music.

Я не понимаю, как играть бразильскую музыку с американскими музыкантами – ощущение совсем другое. Не то чтобы американцы не умели такую музыку играть – они и умеют, и играют, просто вайб другой совершенно.

- Как изменился джаз в США с тех пор, как вы начали играть? Изменился ли слушатель, по-вашему?

Я думаю, что аудитория всё время расширяется. Вы не поверите, но рекорд-компании говорят музыкантам: «Ну, инструментальный джаз не продаётся, мы подписываем только певцов и певиц». То есть в смысле продаж пластинок всё довольно печально.

Но вот если вы придёте в клуб какой-нибудь, особенно в Нью-Йорке, вы увидите, что там биток, причём ни на каких не на певцах. Я это не в плохом смысле, просто мы говорим о том, какое представление у рекорд-компаний и что происходит в реальности, на концертах. Аудитория у такой музыки есть.

За пределами Нью-Йорка немного по-другому всё. Во-первых, уже не так много площадок, как раньше. С Диззи мы работали до Калифорнии и обратно по три-четыре месяца. В одном клубе могли играть две-три недели. А иногда в таком клубе было две группы. Не знаю, что случилось. Но уверен, что джаз слушать люди не перестали.

Благодарим за перевод музыкального критика и журналиста Александра Беляева (саша беляев)




Звёзды джаза